Советский этап научного творчества К.Э. Циолковского его исследователями считается самым плодотворным. Но первые годы установления новой власти стали самыми тяжелыми в его творческой судьбе, а 1919-й назовем, пожалуй, самым переломным.

Циолковский, перешедший шестидесятилетний рубеж своей жизни, по-прежнему много работает. Пишет продолжение работ по воздухоплаванию «Построение дирижаблей из волнистого металла», «Почему трудно ввести в жизнь мой дирижабль», кроме этого его интерес вызывает эволюция растительного мира («Начало растений на земном шаре»), устройство человеческого общества («Общественный строй»), религия («Эволюция представлений о божестве»). Но в открытые окна его рабочего кабинета доносится с улицы грозный гул нового времени. Оно меняет, беспощадно уничтожает старые названия. Улицы со скромным названием Коровинская, на которой жил основоположник космонавтики, больше не существует, она гордо именуется – «Проспект Жореса».

Нельзя сказать, что Калуга в то время была тихим и мирным городом, стоявшем в стороне от перемен, бушующих по всей стране. Национализировались крупные предприятия, аптеки, и другое имущество «классовых врагов», их семьи выселялись из жилых домов. В городе наблюдались нехватка хлеба и продовольствия, участились кражи и грабежи, обычным явлением стали налеты и разгромы складов, железнодорожных вагонов. Ослабевших от голода людей одолевали эпидемии: брюшного и сыпного тифа, холеры, оспы, гриппа. В это время полным ходом в стране шла гражданская война, которая тесно переплеталась с иностранной интервенцией. На борьбу с «контрреволюцией» советской властью призваны новые вооруженные отряды ВЧК. В январе 1919 года из-за усиливающегося голода, отказа населения содействовать продотрядам и комбедам, ситуация в городе стала особо напряженной.

Новые порядки коснулись Константина Эдуардовича и его окружения. В 1918 году Циолковский остался без работы, Калужское епархиальное училище, в котором учились дети духовенства, и где он преподавал на протяжении почти двадцати лет своей жизни, было закрыто. Старшая дочь К.Э. Циолковского, вернувшаяся в Калугу к родным в октябре того же года, одну из глав своих рукописных воспоминаний об отце назвала так — «Голод после революции». Она писала: «Идее революции он сочувствовал, хотя в первое время материально ему стало хуже, так как … остался без работы. Потом устроился в одну из школ, где занимались из-за холода в одеждах и зачастую в темноте… На мои попытки достать отцу паек был неизменный ответ: мы его не знаем, он для нас величина неизвестная. Мало ли кто писал при царе!». Вопреки тому, что Циолковский был избран на должность учителя физики, химии 6-й Калужской трудовой школы II ступени, а дочери Любовь и Анна поступили воспитательницами в детский дом, семья продолжала бедствовать. Е.А. Киселев, познакомившийся с семьей ученого в апреле 1919 года, вспоминал: «С продуктами питания в Калуге в 1919-1920 годах было плохо. По карточкам почти ничего не давали. В учреждениях и школах устраивали свои маленькие кухни и варили суп из овсянки, мороженой картошки и чечевицы. …Несмотря на полуголодное существование, Константин Эдуардович не прекращал научной работы». Материальную поддержку ученому и его семье тогда оказала Социалистическая Академия общественных наук. Почти год Циолковский, воодушевленный таким признанием новой власти, находился в ее рядах. В июле Циолковскому сообщили, что его не переизбрали в научные сотрудники Академии, и выплаты содержания прекратили.

Уходили из жизни друзья, поддерживающие многие годы его научные идеи. Сначала не стало Василия Ивановича Ассонова, много сделавшего не только для самого ученого, но и для города. Он, будучи Председателем ученой архивной комиссии, занимался публикацией исторических документов, рассказывающих о роли Калуги и калужан в Отечественной войне 1812 года, Василий Иванович внес значительный вклад в увековечивание этих памятных событий. После установления Советской власти ему, уже тяжело больному человеку, пришлось срочно освободить свою квартиру и поселиться в домике на соседней улице. В 1919-м еще одна утрата. Скоропостижно умер, заразившись тифом, Павел Павлович Каннинг, оказывавший значительную поддержку научным работам Циолковского.

Но самой страшной утратой для Циолковских стала внезапная смерть их тридцатидвухлетнего сына Ивана. Причина, к сожалению, весьма распространенная для того времени – воспаление брюшины, «…в связи с недоеданием и усиленным трудом». Любовь Константиновна, свидетельница этих драматических событий, вспоминала: «В 1919 году умер брат Ваня, который помогал отцу, чем мог, вел адресную тетрадь, ходил на почту и в типографию, держал корректуру. Смерть Вани, который к тому же был необыкновенно мягкого характера, повергла отца в страшное отчаяние, и хотя после его смерти отец все-таки сел за работу… чувствовалось, что он невыносимо страдал…».

Но на этом тяжелые испытания для ученого и его семьи не закончились. В ноябре в дом №3 по проспекту Жореса пришли чекисты, произвели обыск и арестовали Циолковского. О случившемся ученый чуть позже расскажет в письме начальнику организационного отдела Главвоздухфлота Вишневу В.М., с которым он с сентября состоял в переписке. Циолковский позже писал ему: «Я долго переписывался с летчиком из Киева Федоровым… Лично я его не знаю. Вот он-то по своему легкомыслию и без всякого основания написал частному лицу, что я могу указать ему на лиц, знакомых с положением дел на Восточном фронте. Это письмо попало в Моск. Чрез. Комиссию. Оттуда приехали двое и произвели у меня обыск. Конечно, нельзя найти, чего у меня не было, но меня все же арестовали и привезли в Москву без всяких улик.» Возможно, Константин Эдуардович не знал, что улики были не столь важны для следователей ЧК. В предписании одного из руководителей, разосланного в то время во все местные губернские отделения чрезвычайки было сказано: «Не ищите в деле улик, восстал ли он против Советской власти с оружием в руках или на словах. Первым делом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны решать судьбу обвиняемого».

Поздно вечером 18 ноября его привезли в Москву на Лубянскую площадь, где находился Особый отдел Московской ЧК. Первый допрос состоялся только через десять дней. Каково было ученому находиться эти дни в камере, трудно себе представить. Циолковский сочувственно относился к революции, считал свою написанную до революции работу «Горе и гений» абсолютно коммунистического содержания, но был против применения оружия, насильственных методов переустройства общества, в разговорах дома он удивлялся жестокости «по отношению к побежденным». Допрос проводил следователь Особого отдела Ачкасов. Обвинение в содействии антибольшевисткой организации, называемой «Союзом возрождения России», было абсурдным. Циолковский ни в чем не сознался и на дополнительном допросе.

Следователь был осторожен в своем заключении по делу №1096 гражданина Циолковского, признавая виновность недоказанной, он все же предложил выслать ученого «в концентрационный лагерь сроком на 1 год без привлечения к принудительным работам ввиду его старости и слабого здоровья». Заключение Ачкасова датировано 1 декабря 1919 года. Это был фактически «смертный приговор» для талантливейшего уже пожилого, испытавшего голод, изнуренного хроническим болезнями, частично потерявшего с детства слух, человека.

Но дело попало на стол начальника Особого отдела МЧК Евдокимова Е.Г. Кажется, что человек он был дотошный и знающий, в будущем не раз отмеченный высокими наградами, он не стал относиться к делу формально и ставить свою подпись, решающую судьбу человека. Он поставил собственную резолюцию красными чернилами, «перечеркнувшими» предыдущее заключение: «Освободить и дело прекратить. Е. Евдокимов. 1.12.19 г». Из переписки К.Э. Циолковского с В.М. Вишневым узнаем следующее: «Через две недели… на меня обратили внимание и, разумеется, не могли не оправдать. Заведующий Чрезвычайкой очень мне понравился, потому что отнесся ко мне без предупреждения и внимательно». Только 4 декабря ученый в багажном вагоне добрался до Калуги. «…Когда он вернулся – мать его едва узнала – так он осунулся и постарел», — вспоминала Любовь Константиновна.

Следует сказать, что арест известного калужского педагога, выдающегося исследователя и работника воздухоплавания обратил внимание общественных организаций и его друзей. Вскоре после ареста Циолковского правление профсоюзов по просвещению и социалистической культуре ходатайствовало перед Губернским Чрезвычайным комитетом «о скорейшем освобождении школьного работника и члена союза товарища Циолковского как человека преклонных лет, слабого здоровья и занятого научно-созерцательной деятельностью, а следовательно аполитичного». Владимир Михайлович Вишнев обращается через Комиссара в ВЧК. Но ответа на свой запрос не получает. В ответном письме к Вишневу ученый выражает признательность всем , кто принялся выручать его из беды: «Вы, близкие мне лица, и наше учительское общество хлопотали о моем освобождении (и даже посылали делегата). Благодаря им и Вам, я просидел в неволе всего 2-3 недели».

После таких испытаний Циолковский мог опустить руки, навсегда остаться в тени, но не таким был его характер. Испытания словно укрепили его силы, громче зазвучали слова о необходимости постройки дирижабля его конструкции для страны Советов. Последующие четыре года отмечается особый подъем творческой энергии Циолковского, снискавший внимание и уважение общественности, обеспечение материальных условий для работы со стороны новой власти. В своей работе «Мысль и изобретение» (1919 г.) он размышляет не только том, что миром правит мысль, и она должна почитаться и вести человечество вперед, но еще о собственной участи, как деятеля научной мысли . Вот эти строки: «Мыслитель или изобретатель может быть узок, мало сведущ, даже смешон. Но что-то в нем есть, что делает его Прометеем: он настойчив, упрям, равнодушен к людскому суду (вернее – пренебрегает им), предан своему делу, своей мысли до сумасшествия. … Он всем жертвует, умирает с голоду, от нечистоты, от лишений и разорений. Все близкие покидают его… А он идет себе вперед… и часто падает в могильную яму. Но через год, через век, через тысячелетие мысль его осуществляется и презренный достигает апофеоза».

Литература:

  1. К.Э.Циолковский. Черты из моей жизни. – Калуга: Золотая аллея, 2007 г.
  2. К.Э.Циолковский. Избранные труды. Сборник. Общая редакция А.А. Благонравова. – Москва: Издательство Академии Наук СССР, 1962 г.
  3. А.В.Костин. К.Э. Циолковский. Известный и неизвестный. – Калуга: РБОФ «Гелиос», 2007 г.
  4. К.Э.Циолковский в воспоминаниях современников/ Сост. А.В. Костин, Н.Т. Усова. – Тула: Приок. Кн. Изд-во, 1983 г.
  5. О.В.Мосин. Калуга и калужане. – Москва/ Берлин: Директ-Медиа, 2016 г.
  6. Письма нач. орг. отд. Главвоздухфлота ВишневаВ.М. АРАН. Ф.555. Оп.4.Д149. 23.09.19 – 13.02.31