«Когда-то городок на Оке был отмечен в истории пребыванием в нем в дни смуты храброго вождя повстанцев – свободолюбивого Болотникова и самозванца, наделенного прозвищем «Тушинский вор». Позже Калуга была известна как место последнего водворения низложенных влиятельных особ. Однако, ни низложенным самодержцам, ни самозванцам, а гениальному самоучке обязана Калуга своей мировой славой», — писал в 30-е годы журналист, а, позднее, известный писатель Лев Кассиль.
Но до мировой славы было еще очень далеко. А пока надо было привыкать к губернскому городу. «Город нам показался огромным, — рассказывала дочь ученого. — Такое представление вызывалось, отчасти, небольшими размерами Боровска, отчасти тем, что наше новое помещение было далеко от вокзала, со стороны которого мы въезжали. Наша квартира была на Георгиевской улице, против церкви… Помню, как подъехали мы к небольшому домику. С лампой в руках встретила нас приветливая хозяйка Наталья Ивановна Тимашева, которая проводила нас в нашу квартиру и напоила горячим чаем. Измученные, мы улеглись спать на полу, так как наша мебель была еще в дороге…
В Калуге было больше мощеных улиц, высоких домов, лился звон от множества колоколов, так как мы приехали сюда Великим постом, когда во всех церквах шла служба. Надо сказать, что в Калуге в то время на 50 тысяч жителей было 40 церквей. Город оживляли базары, жизнь была недорогой».
Скромную и недорогую квартиру на Георгиевской улице, прямо против церкви Георгия-за-Верхом подыскали, как когда-то в Боровске, Евгений Сергеевич и Варвара Гавриловна Еремеевы, еще раньше перебравшиеся в губернский город. Немного отвлекаясь, надо сказать, что дружба этих двух семей, начавшаяся в Боровске, окрепла в Калуге и продолжалась многие годы. Еремеев даже утверждал, что домик Циолковского заключат под стеклянный колпак, как музейную редкость. Он же писал о Циолковском подробные воспоминания, причем писал тушью, для лучшей их сохранности. К сожалению, они бесследно исчезли в конце 30-х годов. Варвара Гавриловна до последних дней жизни была лучшей подругой жены ученого.
Хозяйка сдала приезжим первую (парадную) честь дома с окнами выходящими на улицу к Георгиевской церкви. В ней позднее были крещены младшие дети Циолковских: Леонтий (1892), Мария (1894), Анна (1897). Квартира была небольшой: две комнатки, кухня и прихожая, общая с хозяйской половиной. Семья стала обживаться на новой квартире. Правда, хозяйка не пускала детей в сад, и они вместе с соседскими детьми вынуждены были играть в ограде Георгиевской церкви. Но это не очень огорчало.
«Весной отец свел меня в гимназию, где я сдала экзамен в 1 класс, — вспоминала Любовь Константиновна. — Гимназия с первого же раза встретила меня неприветливо. Портниха, шившая мне белый фартук, украсила его дешевенькими кружевами. Едва я переступила порог, ко мне подлетела классная дама и потребовала, чтобы я отпорола кружева, которые приличны только для горничных. На мой ответ, что далеко живу и не могу этого сделать, она разрешила мне их просто отвернуть. Девочек, делавших себе челки и завитки, неизменно гоняли в умывальную приглаживать волосы. Правда, щеголих у нас было порядочно и плохо было их отношение к бедно одетым ученицам, к которым принадлежала и я… Презрительно смотрели они на мое ситцевое платье и простые варежки и шапочку, связанные матерью…».
Иногда навещали Циолковских старые знакомые еще с Боровска: Еремеевы, доктор Ергольский, казначей Казанский с женой, Леонилой Ивановной, еще одной подругой Варвары Евграфовны. Но времени для встреч у Константина Эдуардовича было мало. Все свободные часы он отдавал науке. Радовался праздникам: тогда можно было работать с утра до поздней ночи. В ту пору священники приходили в праздничные дни с крестом и образами. Циолковский прятался от них в своей комнате. Он не любил, когда его отрывали от занятий. Однажды, очень занятый, он велел младшему сыну сказать зашедшему священнику, что у них все больны, принять не могут. «Кто же у вас болен? – спросил священник. – Любочку я сейчас встретил, Игнатий в гимназии, а сам только что маячил у окна». Пришлось Варваре Евграфовне выйти к нему и заявить, что ее муж и больной работает. Попеняв на никчемность и греховность занятий хозяина, тот удалился.
На этой первой квартире пережили огромную потерю — умер годовалый сын Циолковских Леонтий. Умер от коклюша, который тогда считался неизлечимым. Константин Эдуардович в это время был в деревне на уроках — в то лето он ездил в имение Сокольники Малоярославецкого уезда заниматься с детьми помещика Курносова за тридцать рублей в месяц. Нечего и говорить, как сильно был он огорчен по приезде, узнав о смерти сына. За время отсутствия Константина Эдуардовича его жена, чтобы хоть чуть-чуть забыться от переживаний, сняла новую квартиру, напротив, через дом от Георгиевской церкви. Квартира была побольше, хотя и стоила дороже. Детей радовало, что совершенно отдельно помещалась кухня. Там они могли петь и шуметь, никого не беспокоя.
Семья Циолковских жила в этом доме долго – девять лет (до 1902 года).
Эти годы были очень значимыми для Циолковского-ученого.
