В 1920 г. была издана брошюра Циолковского «Богатство Вселенной», которую открывали следующие слова ученого: «Выпуская в свет эту статью, считаю долгом вспомнить моего сына Ивана, сознательного и дорогого моего помощника, который переписывал все мои работы с 1918 г. и вообще всю короткую жизнь свою был деятельным и кротким сотрудником моей семьи. Умер 5 октября 1919 года, в тяжких мучениях, в связи с недоеданием и усиленным трудом – 32 лет отроду». Иван действительно был незаменимым секретарем ученого. Он оказывал большую помощь отцу, переписывая набело его рукописи, выправлял вместе с ним корректуру, помогал в проведении опытов по аэродинамике и дирижаблям, ходил на почту и в типографию. Отличался он кротким, мягким, безобидным характером. Умер неожиданно от воспаления брюшины. Из воспоминаний Любови Константиновны: «В 1919 году умер брат Ваня, который помогал отцу, чем мог, вел адресную тетрадь, ходил на почту и в типографию, держал корректуру. Смерть Вани, который к тому же был необыкновенно мягкого характера, повергла отца в страшное отчаяние, и хотя после его смерти отец все-таки сел за работу,.. чувствовалось, что он невыносимо страдал…».
Циолковский долго переживал эту смерть. Потом взял фотографию сына, сделал для нее рамочку из жести и поставил фотографию на свой рабочий стол. Находится она там и сейчас, как это было при жизни ученого.
Но на этом тяжкие испытания 1919 года не закончились. 17 ноября в дом Циолковских нагрянули чекисты. Они произвели обыск и арестовали ученого. О случившемся он позже расскажет в письме начальнику организационного отдела Главвоздухфлота В.М. Вишневу: «Я долго переписывался с летчиком из Киева Федоровым… Лично я его не знаю. Вот он-то по своему легкомыслию и без всякого основания написал частному лицу, что я могу указать ему на лиц, знакомых с положением дел на Восточном фронте. Это письмо попало в Моск(овскую) Чрез(вычайную) Комиссию. Оттуда приехали двое и произвели у меня обыск. Конечно, нельзя найти, чего у меня не было, но меня все же арестовали и привезли в Москву без всяких улик». Возможно, Константин Эдуардович не знал, что улики были не столь важны для следователей ЧК. В предписании одного из руководителей, разосланного в то время во все местные губернские отделения чрезвычайки было сказано: «Не ищите в деле улик, восстал ли он против Советской власти с оружием в руках или на словах. Первым делом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны решать судьбу обвиняемого».
18 ноября Константина Эдуардовича увезли в Москву. В 11 часов ночи (уже 19-го) он был доставлен во внутреннюю тюрьму ВЧК, где были изъяты небольшая сумма денег, бывшая при нем и перочинный ножичек. Первый допрос Циолковского состоялся через десять дней, 29 ноября. Проводил его следователь Московского ЧК Ачкасов. Десять дней в камере не прошли для ученого даром. Любовь Константиновна писала: «… Он там много пережил – прожил в тюрьме, не раздеваясь. При нем и на расстрел уводили, и от тифа умирали, и сами кончали с собой…». Попытки обвинить Циолковского в помощи белогвардейцам не увенчались успехом. 1 декабря на дополнительном допросе Циолковский ничего не показал и ни в чем не сознался. И вот важный документ.
Заключение следователя Ачкасова
по делу № 1096 гр-на Циолковского К.Э.,
обвиняющегося якобы в принадлежности к Союзу возрождения России:
«…А поэтому, ввиду полной недоказанности виновности Циолковского, но твердо в душе скрывающего организацию Союза возрождения России и подобные организации, предлагаю выслать гр-на Константина Эдуардовича в концентрационный лагерь сроком на 1 год без привлечения к принудительным работам ввиду его старости и слабого здоровья.
Декабрь 1 дня 1919 года».
Это был фактически «смертный приговор» для пожилого, испытавшего голод, изнуренного хроническим болезнями, частично потерявшего с детства слух, человека. И все же судьба хранила Циолковского. Его дело попало на стол начальника Особого отдела МЧК Е.Г. Евдокимова. Человек он был дотошный и знающий, изучив дело учителя из Калуги, он не стал подписывать документ, решавший судьбу человека. Он поставил собственную резолюцию красными чернилами, «перечеркнувшими» предыдущее заключение: «Освободить и дело прекратить. Е. Евдокимов. 1.12.19 г». Из переписки К.Э. Циолковского с В.М. Вишневым: «Вы, близкие мне лица, и наше учительское общество хлопотали о моем освобождении (и даже посылали делегата). Благодаря им и Вам, я просидел в неволе всего две недели. Через две недели… на меня обратили внимание и, разумеется, не могли не оправдать. Заведующий Чрезвычайкой очень мне понравился, потому что отнесся ко мне без предупреждения и внимательно».
Следует сказать, что арест известного калужского педагога, выдающегося исследователя и работника воздухоплавания привлек внимание общественных организаций и его друзей. Вскоре после ареста Циолковского правление профсоюзов по просвещению и социалистической культуре ходатайствовало перед Губернским Чрезвычайным комитетом «о скорейшем освобождении школьного работника и члена союза товарища Циолковского как человека преклонных лет, слабого здоровья и занятого научно-созерцательной деятельностью, а следовательно аполитичного».
2-го декабря поздно вечером Циолковский был освобожден. Плохо знавший Москву, он заблудился, с трудом добрался до Брянского (теперь Киевского) вокзала и еле упросил взять его в товарный вагон. Ученый вспоминал: «…меня оторвали от моих работ и привычной жизни; глухота, старость, болезни, моя непрактичность и одиночество дали мне ужасные минуты. Из Москвы я ехал в багажном вагоне, без денег и хлеба, страшно расшиб ноги и едва двигался…». Только 4-го добрался до Калуги. «Он до того постарел, что мать сначала его не узнала», — позднее напишет Любовь Константиновна.
