Задумываясь над тем, для чего нужно исследовать окружающую среду великих людей, А.Л. Чижевский В своих мемуарах писал: «Судьбы великих людей и их взаимодействие с окружающими их современниками должны быть рассмотрены возможно полнее и совершеннее, и все дела и поступки названы своими именами, а люди по фамилиям… Никаких неясностей и никаких полунамеков не выносит история, и особенно история жизни выдающихся личностей. На примерах этих историй учится человечество, ибо великие люди, их жизнь, преисполненная борьбы и треволнений, их несгибаемость в борьбе являются моральным фундаментом народа и страны, к которым эти люди принадлежат. Биографии великих людей – это, прежде всего, борьба, жгучая борьба, беспощадная война за новое, доселе неслыханное и невиданное, которому всегда противится все старое, уходящее, отживающее». Эти слова А.Л. Чижевского относятся к К.Э. Циолковскому, но они с таким же успехом могут быть применены и к их автору, ибо своими трудами, научным и творческим наследием он доказал свое величие, которое с годами становится все значимее по мере претворения его идей в жизнь.

Начало творческой деятельности Чижевского приходится на годы его жизни в Калуге, где неоднозначно относились к его идеям: одни поддерживали его, другие мешали в работе, распространяли различные нелепые слухи по городу, заставляли его страдать, а порой даже сомневаться в своей правоте. И если бы не Циолковский, который всегда поддерживал молодого исследователя, его идеи, то трудно сказать, имели бы мы сегодня аэроионизацию, гелиобиологию.

В 1914 году состоялось знакомство Чижевского с Циолковским, перешедшее впоследствии в дружбу, которое окончательно определило научные интересы Александра Леонидовича, а по существу всю его дальнейшую судьбу. «Дружба с К.Э. Циолковским была настолько искренней и большой, – писал Чижевский, – что я никогда не мыслил какого-либо большого дела без него, ибо мои научные дела мы всегда подвергали совместному обсуждению и критике». «Он понял значение моих космобиологических исследований, значение солнечных излучений в дни взрывов на Солнце для будущих космонавтов и всеми силами поддерживал эти мои исследования, которые в те годы подвергались жуткой травле, вплоть до уничтожения их и вместе с ними меня! Я знал все, что волновало его, – читаем мы в рукописях Чижевского, – он был в курсе моих экспериментов».

Захваченный гипотезой о существовании взаимосвязи между деятельностью Солнца и земной жизнью, впервые отчетливо сформулированной У. Гершелем, А.Л. Чижевский с 1915 года активно искал для нее теоретические и экспериментальные подтверждения. Каждое утро он выносил во двор телескоп, экран, заранее подготовленный контурный чертеж солнечного диска с градусной сеткой и зарисовывал солнечные пятна. Затем по формуле вычислял поверхность пятен и записывал результаты наблюдений в дневник. Уже почти год шла первая мировая война. На фронте был отец, дядя Аркадий Васильевич, старшие друзья Чижевского. И сам он рвался к ним. Читая военные сводки, он отмечал на географической карте все передвижения русских, союзных и вражеских войск флажками и в особую тетрадь записывал сведения о сражениях.

Прежде всего, Чижевский обратил внимание на то, что цифры в дневнике наблюдений Солнца все время менялись: уменьшались или нарастали, иногда плавно, иногда скачками. Внимательно следя за хроникой военных действий на фронтах, он обнаружил, что наибольшая активность армий, наиболее упорные бои и атаки приходились на те дни, когда пятна на Солнце проходили через его центральный меридиан или два-три дня спустя (т.е. когда они оказывались ближе всего к Земле). Чижевский признавал, что ведение войны, передвижения войск и битвы обусловлены стратегическими соображениями, рожденными иногда задолго до приведения их в исполнение, а не желаниями бойцов, не «стихией духа». Однако, несмотря на столь веский довод, совпадения продолжались, от них нельзя было отмахнуться. Знакомые, с которыми он поделился о подмеченной им синхронности между деятельностью Солнца и боевыми действиями, поднимали его на смех. Циолковский более сдержанно отреагировал на гипотезу юного Чижевского и посоветовал накапливать факты. «Пока это только интересно, а надо, чтобы это было научно, убедительно, строго», – говорил он Александру Леонидовичу.

Чижевский все глубже и глубже погружался в изучение проблемы. Он продолжал вести наблюдения над собой, отмечая каждый день свое физическое состояние, изменения душевных настроений. С увеличением солнечной активности возрастало нервное напряжение. Он попросил 25 своих знакомых ежедневно записывать свое состояние по предложенной им анкете. И опять полученные ответы дали такой же результат. Изучая хроники, летописи, и там находит подтверждение своим догадкам. Не случайно позже он напишет: «Мысль об особом солнечном влиянии на организм принадлежит не мне одному, а сотням и тысячам тех летописцев и хроникеров, которые записывали необычайные явления на Солнце, глад, моровые поветрия и другие массовые явления на Земле. Но я облек древнюю мысль в форму чисел, таблиц и графиков и показал возможность прогнозирования».

В мае 1917 года Чижевский блестяще окончил Московский археологический институт и был зачислен его действительным членом. В декабре того же года историко-филологическому факультету Московского университета была представлена диссертация на степень магистра всеобщей истории «Эволюция физико-математических наук в древнем мире», рукопись на 387 листах. А в 1918 году он представил следующую рукопись уже на 872 листах на степень доктора всеобщей истории. Тема ее «Исследование периодичности всемирно-исторического процесса». Материал был собран в 1915-1917 годах. Как вспоминал Александр Леонидович, тема диссертации была «в некотором роде сенсационной, но мало кто в те голодные и холодные месяцы думал о науке, и публики было мало. Защита свелась к чисто формальному чтению выводов». Еще через год он расширил свой труд и познакомил с ним А.В. Луначарского. Анатолий Васильевич рекомендовал этот труд для издания, и в 1924 году статья вышла в свет под названием «Физические факторы исторического процесса».

Смысл концепции Чижевского сводился к следующему. Циклы солнечной активности проявляют себя в биосфере, изменяя жизненные процессы, начиная от урожайности растений и кончая заболеваемостью и психической настроенностью человечества. Это сказывается на динамике исторических событий: войн, восстаний, революций, политико-экономических кризисов и т.д. Противоречащая тогдашним общепринятым взглядам такая точка зрения не могла не вызвать яростного противодействия. «Сразу же ушаты помоев были вылиты на мою голову, – вспоминал Чижевский. – Я даже получил клички Солнцепоклонник (ну, это куда еще ни шло), и Мракобес и т. д». Циолковский в калужской газете «Коммуна» 4 апреля 1924 года выступил в защиту молодого ученого от грубых нападок, убеждая, что его труд служит «примером слияния различных наук воедино на монистической почве физико-математического анализа».

По совету Циолковского в 1920-е годы Чижевский занялся экспериментальными исследованиями влияния «лучей Гесса», то есть ионизирующей, проникающей радиации внеземного происхождения – потока космических частиц – на живые объекты. Совместно с Циолковским Александр Леонидович обращался в Калужский губернский отдел народного образования с просьбой о помощи необходимыми материалами в проведении опытов. А требовался свинец – основной «строительный» материал для опытов. Вскоре его удалось достать, и Чижевским было определено главное направление опытов – проследить, воздействует ли на живые организмы резкое уменьшение проникающего излучения.

Для этого в одном из калужских двориков был построен необычный домик в форме куба из толстых свинцовых плит. Рядом с ним построили точно таких же размеров деревянный домик для контрольных опытов. Затем со всех сторон прикрыли его толстым слоем земли. Оба домика находились под общей крышей-навесом, который должен был оберегать камеры от дождя и прямых лучей Солнца. В тот и другой домики поместили одинаковые микроорганизмы, кусочки раковых опухолей, семена растений, дрожжевые грибки в питательном растворе. Так «подопытный материал» как бы помещался в разные условия: в обычные для Земли – в деревянный домик; с пониженной проникающей радиацией – в свинцовый. Три месяца длился эксперимент. Результат, как писал сам ученый, был «не только удивительным, но и убедительным». Под защитой толстых свинцовых стен заметно ускорился рост и размножение клеток растений и микроорганизмов, даже опухолей. Анализ раковых клеток показал, что под свинцовым экраном они растут быстрее. Семена культурных растений (например, бобовых) также показали большую энергию прорастания под свинцовыми стенами. И хотя условия опыта не позволяли различать, «где собственно солнечные, а где другие космические воздействия», было твердо установлено, что пенетрантное или проникающее излучение достигает непосредственно биосферы. И во-вторых, что оно «производит подавляющее действие на рост и размножение живых клеток».

Так был осуществлен первый эксперимент в области космической биологии и заложен, еще при жизни Циолковского, кирпичик в основание обширных исследований, которые потом получили название космической биологии и космической медицины. В наши дни прорыв человека в космос сразу же дал толчок для их невиданного расцвета. Но в те годы вопрос о связи между микроорганизмами и космосом-Солнцем, космическими излучениями казался многим микробиологам оторванным от практики, чисто теоретическим.

Циолковский проявлял большой интерес и к опытам Чижевского в области аэроионизации. «Трудно забыть, – вспоминал Александр Леонидович, – с каким исключительным вниманием и доброжелательством Константин Эдуардович следил за развитием моих исследований в этом направлении. В то время, как московские ученые с высоты своих кафедр с открытой неприязнью взирали на мои простенькие работы – простенькие, ибо никакой аппаратуры, кроме высоковольтной установки и счетчика Эберта, у меня не было, и учет биологического действия аэроионов велся с помощью взвешивания животных, учета кормов и смертности, Константин Эдуардович подбадривал и говорил: «Наиболее значительные открытия явлений и законов природы человек делает с помощью самой простой аппаратуры». Меня трогало сердечное отношение К.Э. Циолковского к моим работам. Доброе отношение и глубокое понимание значения моих исследований являлись для меня драгоценной моральной поддержкой, и это было тем важнее, что я знал, с какой строгостью, с каким критическим отношением он принимает новые научные мысли и новые направления в науке».

Дружба Циолковского и Чижевского, как писал Александр Леонидович, «основывалась на новых научных направлениях, новых дерзаниях в науке. Научные интересы связывали наши жизни прочней любого цемента. А так, вообще говоря, мы ничем не походили один на другого, кое в чем мы расходились, мы спорили и не были согласны, одни и те же факты и явления действовали на нас по-разному. Но в одном мы были согласны и настроены весьма воинственно: мы оба были против догматизма, против любого «–изма», который тянул наш ум вспять и мешал нашим идеям, нашим работам».

О том, что Чижевский хорошо знал все работы Циолковского, говорит не только его предисловие к работе ученого «Ракета в космическое пространство». Не только его помощь Циолковскому в постановке модельного опыта по идее ученого транспорта на воздушной подушке, проведенного вместе с инженером А.Н. Сухоруковым, когда Константин Эдуардович был болен и присутствовать не мог (опыт подтвердил расчеты Циолковского, и радости его не было границ). Но иакже письма Чижевского к Циолковскому и Циолковского к Чижевскому. Например, 3 октября 1930 года Чижевский пишет Циолковскому: «Спасибо за Ваши брошюры. Все, созданное Вами, читаю с огромным удовольствием. Ваши мысли глубоко интересны, поучительны для всех и всегда оригинальны». А в августе 1929 года восхищался в письме к Циолковскому тем, что много дерзновенных и гениальных идей приходит ему в голову и сообщает: «И в этих работах (Растение, Воля, Общественная организация) Вы оказались смелым, независимым и оригинальным мыслителем… Буду ждать дальнейших плодов Вашего творчества».

На самом же деле Чижевский сам способствовал мировому признанию трудов Циолковского и, следовательно, его славе. В 1923 году он энергично выступил в защиту приоритета Циолковского в деле создания теории межпланетных сообщений. В начале 1924 года по его инициативе была переиздана работа Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами» с предисловием на немецком языке Александра Леонидовича. Чижевский не только достал бумагу на ее издание, но и взял на себя труд отправить эту работу ведущим зарубежным ученым в области ракетной техники, энергично распространял ее внутри страны.

В последние годы жизни Чижевский написал воспоминания о старшем друге, в которых воссоздал образ Циолковского с большой симпатией и уважением, а главное с большим знанием его жизни и, прежде всего, внутреннего мира Циолковского. Перед читателями предстает обаятельный облик ученого-труженика с поистине вселенским масштабом мышления, ученого-страдальца за свои идеи, который испытывает не только материальные лишения, физическую боль, но и моральные страдания. Вместе с тем он раскрывает и глубокую веру ученого в торжество своих идей, в торжество разума на Земле.

Книга Чижевского «На берегу Вселенной. Годы дружбы с Циолковским» – замечательная и вполне удавшаяся попытка осмыслить жизнь и деятельность большого ученого Циолковского. Взаимовыгодные научные контакты, которые связывали Чижевского и Циолковского, обогащали их духовно, поддерживали морально.

Л.Т. Энгельгардт,
старший научный сотрудник Дома-музея А.Л. Чижевского,
Заслуженный работник культуры

Дом Чижевских на Ивановской улице в Калуге