«Сестры Мария и Анна родились на нашей второй квартире на Георгиевской улице: Мария – в 1894, Анна – в 1897 году. Они были маленькими, когда я уехала в деревню учительствовать…», — вспоминала Любовь Константиновна. Когда пришло время, девочку определили, как и старшую сестру в казенную женскую гимназию. Особым прилежанием Маша, по ее словам, не отличалась: «Мы с Аней ходили в гимназию, учили уроки, но я была с ленцой, любила читать книги, играть в куклы, а вот уроки учила не усердно». Большой радостью для девочек были сообщения матери о большом морозе. Значит можно не идти в гимназию… День у нас протекал так. К 9 часам утра мы уходили в гимназии: я – в казенную, Аня – в частную (Шалаевой), отец – в епархиальное училище. Часам к двум собирались. Обедали вместе. Если кто из детей приходил раньше, то ждал, когда к столу соберутся все.
За обедом мы с Аней болтали, рассказывали школьные новости. Отца забавляла наша болтовня. После обеда он обыкновенно отдыхал; в 4-5 часов пили чай. Потом он читал что-нибудь, иногда брался за работу. В восемь часов вечера ужинали. В 10-11 часов папа ложился спать… В каникулы, сразу после утреннего чая, он брался за дела и работал до обеда, а после вечернего чая ездил на велосипеде в бор или ходил купаться…
К нам отец был обычно строг и не любил менять своих решений. Если на просьбу куда-либо пойти он говорил «нет», спорить было бесполезно – никакие слезы не помогали. Когда стали постарше, меня и Аню тяготила такая строгость, ведь хотелось погулять, сходить на бульвар, на каток. Я давала уроки в одном знакомом семействе, иногда с подругой ходила на каток без спросу. Об этом узнали родители, и мне досталось. Потребовали, чтобы я приходила во время, а коньки отобрали…
Характер у него был твердый, волевой. Когда я стала старше, то поняла, что только с его волей можно было отказываться во имя науки от многих личных удобств. Когда старшие дети стали самостоятельными, дома остались я, брат Ваня и младшая сестра Аня. В то время отец получал вместе с пенсией около ста рублей. Можно было жить значительно лучше, но все оставалось по-прежнему – все необходимое и ничего лишнего…».
В 1913 году Мария Циолковская окончила 8-й учительский класс гимназии и решила уехать преподавать в небольшое село Богородецкое, расположенное на границе Калужской и Смоленской губерний. Очень переживала Варвара Евграфовна, собирая дочь в дорогу. Совсем молодая, никогда не уезжала из дома, а тут такая даль, такая глушь. Но юная учительница была уверена в правильности своего шага: «Мне ясно вспоминается, как ты уехала, — писала ей младшая сестра. — Заскрипели сани. Потом было слышно, как скрипели от холода деревья, дом и все, а от кошки шли искры. Когда ты уехала, у меня показались слезы…».
Разместилась Мария Константиновна в маленькой комнатке при школе, приняла у сторожа скудное школьное имущество и отправилась по избам собирать будущих учеников. Учителя в школе не было уже года два, к грамоте же тянулись все, поэтому учениками стали и наивные малыши, и подростки, которые были чуть младше самой учительницы. Сначала ей было очень одиноко. Но помогали письма от родных. Так, Константин Эдуардович писал: «…Я рад, что тебе на первое время не будет трудно, и что тебя окружают лес и маленькая деревенька. Вероятно, будут ходить в гости волки. Поэзия! Мне, право, нравится. Терпи, читай, учись, наблюдай! Есть ли библиотека? Описывай при случае все, как можно подробнее. Эта глушь крайне интересна». В другом письме он спрашивал: «Напиши, есть ли у тебя особая комната, как она велика, за все ли платишь 15 рублей или чай особо, грязно ли в селе.., сколько шагов до леса, какая дорога за селом, как живут крестьяне, есть ли лавка, базар, какие леса, учатся ли девочки, каковы хозяева и вообще окружающие тебя люди,.. сыта ли…».
Деревенские ребятишки с охотой шли в школу, хотя многие жили за несколько километров от нее, и дорога шла через лес. В осеннюю распутицу и в сильные морозы они иногда оставались ночевать у доброй тетки Марии, как они называли учительницу. Особенно радовались дети Рождественской елке, которую устраивала учительница. Была и красавица елка, и пряники, и сушки, которые она покупала на свое небольшое жалованье.
А вот отрывок из ее письма сестре Ане: «Как хорошо теперь в лесу – роскошь! Я вчера во время Закона Божьего ушла гулять в лес. Деревья покрыты снежком. Наконец-то стала настоящая зима».
Мария Константиновна недолго работала учительницей. Спустя год она вышла замуж за студента Московского университета, будущего агронома, Вениамина Яковлевича Костина. Его отец, Яков Николаевич Костин, купец-лесопромышленник средней руки, когда-то построил на свои деньги в селе небольшую церковь, где и обвенчались молодые. Став матерью шести детей, она перенесла на них весь свой талант воспитателя. Добрая и хорошая дружба связывала на протяжении многих лет Циолковского и его зятя. Из письма Циолковского Вениамину Яковлевичу от 11 января 1920г.: « Нет ничего, кроме малости хлеба и картошки. С голода не умираем, и то хорошо. Я страшно увлечен разными работами и мыслями. Рукописи мои понемногу издаются…».
Родители заметно старели. И в 1929 г. Мария Константиновна с семьей вернулась в Калугу. Она взяла на себя все хозяйственный дела, незаметно освободив от них Варвару Евграфовну. Особенно ее роль стала заметна в дни 75-летнего юбилея Циолковского. Она принимала гостей из разных городов страны, беседовала с журналистами и фотокорреспондентами, следила за здоровьем отца. После его смерти стала одним из инициаторов создания Дома-музея ученого.
Почти тридцать лет после смерти Константина Эдуардовича она поддерживала контакты с биографами отца, пропагандистами его творчества, журналистами, писателями, кинодеятелями. Ее гостями стали и первые советские космонавты Ю.А. Гагарин, Г.С. Титов, А.Г. Николаев, П.Р. Попович. Умерла она а декабре 1964 года в возрасте 70 лет.
