Радостный ехал Константин Эдуардович домой после выступления в Политехническом музее, строя планы на будущее. От ближайшей железнодорожной станции ему пришлось трястись 40 верст на телеге по ухабам и пыли, поэтому по приезде заснул, как убитый. А дальше слово Варваре Евграфовне: «В день его возвращения в Боровск случился пожар. Ночью я услыхала крик у соседей. Подбежала к окну и увидела страшное пламя: горел сарай с сеном. Сарай примыкал к задней половине нашего дома. Загорелось и у нас. Мы едва успели одеться, выбежали и отнесли детей к соседям. Константин Эдуардович нес старшую девочку Любу и младшего мальчика Сашу, а я среднего – Игнашу. Когда мы пришли назад, у нас уже горела крыша, и меня не пустили в дом. Комод, кровать, столы сгорели, вещи растащили. Библиотека Константина Эдуардовича пропала. Пожар был страшный…». Потом соседи говорили, что загорелось от искр электрической машины Циолковского. Эту напраслину Варвара Евграфовна переживала долго и тяжело.

А вот детские воспоминания Любови Константиновны: «Огонь быстро охватил нашу квартиру; отец, кое-как одевшись, схватил меня и брата, а мать – младшего сына. Они бросились из дома. Помню площадь, объятую пламенем, и тоскливое церковное дон, дон, дон наполняло воздух. Нас сначала отнесли к соседям, но огонь перекидывался все дальше и дальше, с дома на дом, пока мы не попали к товарищу отца по школе – Ладожину. Там нас успокоили и уложили спать.

А потом собрали для нас носильных вещей, и мы радовались, глядя на разноцветную одежду и новые башмачки. Вся наша утварь, а также библиотека отца погорели. Только кто-то из доброжелателей успел выбросить из окна нашу швейную машину, которая уцелела, получив небольшое повреждение. Пожар уничтожил все рукописи и модели отца. Но он был доволен тем, что его большая рукопись была у профессора Жуковского и таким образом сохранилась…».

Надо было искать новое жилье. Осенью 1887 года Циолковский снял квартиру на улице Круглой (в наст. время улица Циолковского) в доме огородницы Помухиной на самом берегу реки Протвы. Дом был двухэтажный, и семья заняла весь верхний этаж. Квартира была удобной, светлой и просторной. Циолковские теперь снова жили в районе единоверческой церкви, где когда-то начиналась их семейная жизнь.

Место было тихое. Улица оживлялась лишь по праздничным дням, когда в маленький домик с крестом на двери, в котором располагалась молельня старообрядцев, вереницей шли верующие.

Близость реки несколько смущала осторожную Варвару Евграфовну. Едва придя в себя после пожара, она не хотела попасть еще и в наводнение. Но хозяйка успокоила, что дом никогда не заливает. Но это все-таки случилось. «Прозимовали мы благополучно, хотя было и холодновато в новом жилье, мы с нетерпением ждали весны. — писала Любовь Константиновна. — И вот зачернели проталины в снегу, прилетели птицы, зажурчали ручьи. Наконец, сломался лед на Протве. Представьте себе: выбегаю я как-то раз на крыльцо и, к своему удивлению, вижу, что река бежит прямо к нам во двор, потом поднимается по лесенке. Я помчалась сказать об этом отцу. Оказывается, был затор льда, и поэтому поднялась вода. Маленький домик хозяйки уже залило доверху, и водой приперло даже заслонку к печке со всеми яствами. Нас тоже окружала вода. Отец спешно набросал на пол дров, сверху положил доски, а сам стал переходить по этим мосткам и доставать плавающие нужные вещи.. Мимо окон плыли громадные льдины, скрипели ржавыми петлями ставни. Вечером за нами прислали лодку, но отец категорически отказался уходить из дома, говоря, что вода скоро уйдет.

Действительно, как только стемнело, стала обнажаться земля, и отец радостно сообщил нам, что вода уходит… А вода оставила свои следы: в подвале под полом стало очень сыро, и эту сырость очень тяжело переносил болезненный Ваня. Крыльцо настолько подмыло, что оно даже подломилось подо мной, и я стремглав полетела вниз и расшибла себе голову о доски с гвоздями (шрам над бровью остался на всю жизнь)».

Циолковский не любил отвлекаться от работы, а поэтому избегал менять местожительство, но после разлива пришлось снова думать о квартире. Один из его знакомых, Еремеев, нашел такую квартиру в центре города, на улице Молчановской, где жил сам… Поселились во втором этаже каменного дома. Квартира была дорогая – платили по шести рублей в месяц – это почти четверть жалованья учителя, но другого ничего не нашлось. Здесь жизнь города была перед глазами. Из окон было видно городище на горе с городскими учреждениями, пожарной каланчей и небольшим садом, который жители хотели расширить, но раскольничья часть населения запротестовала (там были могилы именитых людей). Можно было наблюдать, как лихо катит купеческая семейка в хороших санках, как медленно, «напоказ», возят по городу приданое чьей-нибудь невесты, вплоть до кур и петухов. В доме напротив, в светелке, жил Еремеев, и оттуда порой доносились студенческие песни и споры.

«На последней квартире, отец срубил нам в лесу елку, вставил ее в отверстие, просверленное в полене и при нашей помощи украсил разноцветными бумажками и причудливыми фигурками, а мать напекла из белого теста крендельков. Вечером елку зажгли. Зрелище для нас было небывалое, и мы весело скакали босиком вокруг елки. Мне, по обыкновению, было грустно, что мы одни, что нет гостей. Но все же елка внесла разнообразие в нашу жизнь, нам не хотелось с ней расставаться, когда она высохла. Позднее, в Калуге, елку легко было купить на базаре, и отцу уже не было смысла самому ее срубать, но елки у нас устраивались. Отец даже жертвовал своей комнатой…».

Побывал у Циолковских на этой квартире известный ученый — археолог А.А. Спицын. Когда-то он учился в Вятской гимназии с братьями Циолковскими, дружил с ними. В Боровск он приехал для археологических исследований. В этом центре старообрядчества его все интересовало; и городище с валом и стенами, сохранившее старинный вид, и монастырь Пафнутия (около Боровска), и деревянная церковь на горе Высокой, и молельни. Пробыл он у Циолковских несколько дней, открывая им совсем другой неизвестный Боровск.

Константину Эдуардовичу в новой квартире заниматься было удобнее – у него была светлая большая комната. С этой квартирой связан самый плодотворный период его научных исследований в боровский период жизни. Здесь он написал работы «О возможности построения металлического аэростата, способного изменять свой объем и складываться в плоскость», «Как предохранить хрупкие и нежные вещи от толчков и ударов» и другие. Он продолжил эксперименты по сопротивлению воздуха, для которых изобрел и построил целый ряд приборов. На некоторое время новая идея механического летания, увлекавшая современников, увлекла и Циолковского. Результатом этого были опыты и идеи, выраженные позднее в рукописи «К вопросу о летании посредством крыльев». Профессор Жуковский одобрил исследование Циолковского, найдя, что его рассуждения о полете птиц и насекомых верны и вполне совпадают с современными воззрениями на этот вопрос. Но работы, основанные на опытах, привели тогда молодого ученого к разочарованию в летании посредством крыльев, и его снова потянуло к аэростату, которому посвятил все свободное от занятий в школе время.