Из воспоминаний А.Л. Чижевского: «Юбилейные торжества в Калуге и Москве очень подкрепили духовные силы Циолковского. Но я видел и другое. На моих глазах старость и болезнь подкрадывались к Константину Эдуардовичу. Этот процесс медленного сгорания организма можно с необычайной ясностью проследить по его уцелевшим письмам ко мне. Всеми силами он боролся со старостью: «Вот мне плохо — замыслы широкие, а сил нет, и жизнь на исходе». Или: «Я работаю, отдыхаю и болею. Боюсь только, что старость и болезни не дадут мне закончить мои труды». В одном из писем Константин Эдуардович сообщал: «Печальная и трудная жизнь подходит к концу. Я не сделал того, что желал бы сделать, и потому с огорчением схожу со сцены».

В начале 1935 года здоровье Константина Эдуардовича резко ухудшилось. На предложение С. И. Самойловича, председателя секции научных работников, пригласить к нему врача сначала ответил категорическим отказом, потом неохотно согласился. Сергей Иванович попросил опытного врача П.Д. Борщова навестить ученого, но предупредил: «Только имейте в виду: Константин Эдуардович может закапризничать и не допустить к осмотру. А осмотреть надо…». «Я, Сергей Иванович, хорошо знаю больных. Мы поговорим, и, уверяю вас, Константин Эдуардович сам попросит его осмотреть». Так и случилось. После осмотра он был крайне встревожен: «У Константина Эдуардовича рак желудка. Я об этом не имею права говорить ни больному, ни родным и вообще никому. Но вам, как председателю секции научных работников, я обязан сказать. Об осмотре со своим диагнозом я напишу вам докладную записку. А когда увижу врача Сироткина, попрошу его зайти к Циолковскому».

Николай Иванович Сироткин подтвердил диагноз и взял ученого под свой контроль. Он рассказывал: «Как больной, Константин Эдуардович был своеобразным и требовал к себе особого подхода. Например, не любил, когда врач сразу же обращался к нему с вопросом о его самочувствии. «Еще не умер», — сухо однажды ответил он на вопрос одного из врачей. Чтобы получить нужные сведения о его здоровье, лучше было начинать с беседы о предметах, не имеющих прямого отношения к болезни. Через некоторое время Константин Эдуардович сам переходил незаметно к рассказу о своем самочувствии…

С большим трудом удалось уговорить Константина Эдуардовича пойти на просвечивание желудка, которое еще больше утвердило нас в правильном диагнозе. С ним согласились и вызванные из Москвы профессора Зеленин и Левит. Они долго пытались убедить Константина Эдуардовича в необходимости лечь в Кремлевскую больницу для наблюдения и лечения. «Никуда я не поеду, — заявил Константин Эдуардович. – Всякая такая езда по железной дороге выбивает меня из колеи, и я долго не смогу работать. Да и к чему это поведет? Ведь если у меня что-нибудь ужасное, скажем рак, то бесполезно мне ехать, так как я все равно умру. Если же это какой-то пустяк, то тем более нет смысла куда-то ехать». В письме Константина Эдуардовича Я.А. Рапопорту звучит та же мысль: «Я глубоко верю в медицину, в профессоров, в наших врачей, но не думаю, что при данных условиях они могли мне помочь. Поэтому отказался от лечения и скрываю свою болезнь. Молчите и вы о ней. Все же я не теряю надежды на поправку. Досадно, что пропасть незаконченных работ. По-прежнему работаю без выходных дней».

День за днем он худел и слабел, реже пытался ездить на велосипеде, а иногда, возвращаясь с близкой прогулки, не в силах был ввести велосипед на две ступеньки крыльца. К концу июля он оставил и эти прогулки. Жаловался, что стал быстро утомляться от умственной работы. Болезнь прогрессировала. 24 июля в письме к писателю (в те годы журналисту) Льву Кассилю, он написал: «Я вам скажу правду о своей болезни… Болезнь пищеварительного тракта шла, прогрессивно увеличиваясь, и теперь дошла, кажется, до своего апогея. Дальше последует улучшение или конец. Но вы знаете, что я конца не боюсь. Его нет. Есть только преобразование материи и жизнь в иной форме… Только жалко оставить, не закончив, множество начатых работ. Во все время болезни я не лежал в постели, а работал по утрам без пропусков и выходных дней. Не оставляю надежду на выздоровление. Ваш Циолковский».

Порой врачам приходила в голову мысль; догадывается ли Константин Эдуардович о наличии у него неизлечимой болезни? «Он лучше нас с вами знает, что у него рак, — говорил профессор Лурия. – Человек с таким высоким интеллектом не может об этом не догадываться.

Состояние здоровья Константина Эдуардовича резко ухудшалось. Любовь Константиновна записала в своем дневнике: «7 сентября все утро мы с отцом разбирали рукописи. Я подавала ему пустые папки, на которых он лежа ставил номер и надпись отдела угольным карандашом. По-видимому, он это делал с большим трудом, иногда задыхался. Я же вкладывала рукописи в папки и устанавливала их на полки. Так переписал он половину названий, а потом сказал, задыхаясь: «Больше не могу, сама докончишь» — и откинулся на подушку».

Требовалось срочное хирургическое вмешательство. «На операцию соглашаюсь, — заявил ученый. – Хотя сомневаюсь, перенесу ли ее. Но, с другой стороны, без операции я все равно должен умереть от голода». На следующий день к дому подошла машина «Скорой помощи», тогда единственная в Калуге. Циолковский поклонился женщинам, стоявшим поодаль, любовно посмотрел на внуков, и сел в машину, которая отвезла его в железнодорожную больницу, тогда лучшую в Калуге. В дом, который ему подарили калужане и который ему очень нравился, он уже не вернулся.

В больнице ему была отведена специальная палата. Пока он знакомился с новой для него обстановкой, в операционной шли приготовления. 8 сентября в 23 часа прибывшими из столицы профессорами Плоткиным и Смирновым операция была сделана. Она шла под местным обезболиванием. Во время операции ученый вел себя спокойно. Разговаривал, интересовался жизнью больницы, спрашивал, как она обеспечена, есть ли все необходимое. Когда ему сказали, что операция окончена, он очень удивился: «Я думал, что вы еще не начали. Я же ничего почти не чувствовал, оказывается, у меня было превратное понятие о современной операции». В палате он был очень оживлен, шутил и смеялся, вероятно, предполагая, что перенес радикальную операцию. Но операция была направлена лишь на то, чтобы несколько облегчить страдания ученого и продлить на какой-то срок его жизнь. Основная причина болезни – опухоль – устранена не была. И он, вероятно, это вскоре понял. Через день он замолчал, лежал почти все время, не открывая глаз, отвернувшись к стене. Не радовали его ни делегации, ни цветы, ни приезды инженеров Дирижаблестроя с вестями о его дирижабле. Страдания его усиливались, но он переносил их без малейшей жалобы.

Бюллетени о состоянии здоровья Циолковского печатались в центральных и местной газетах. Со всех концов страны поступали письма и телеграммы с пожеланиями скорейшего выздоровления. Но ученому становилось все хуже. Из последнего бюллетеня о состоянии здоровья ученого 19 сентября: «Состояние здоровья Константина Эдуардовича Циолковского чрезвычайно тяжелое. У больного отмечена общая нарастающая слабость. Деятельность сердца приходится поддерживать впрыскиваниями камфоры… Питание организма заметно падает. Сознание все время совершенно ясное». За несколько часов до смерти для облегчения страданий больному стали давать кислород. Вдыхая кислород, он ощупью нашел руку фельдшерицы, державшей кислородную подушку, и крепко ее пожал, как бы безмолвно ее благодаря. В 22 часа он сам повернулся на бок, уснул. А в 22 часа 34 минуты его не стало.

20 сентября, на следующий день после смерти ученого, во всех газетах появились некрологи. Газета «Правда» писала тогда: «Умер Константин Эдуардович Циолковский. Известие это, как волна эфира, облетит весь земной шар и заставит горестно сжаться миллионы человеческих сердец».

В том же номере газеты была помещена небольшая заметка журналиста Н. Кружкова, бывшего калужанина, знавшего ученого: «Константин Эдуардович Циолковский нежно любил Калугу. Ему нравились тихие зеленые улицы этого небольшого города, нравились чудесные окрестности. В калужской тиши хорошо мечталось и хорошо работалось… Вчера вечером город лишился человека, имя которого было его славой. Город узнал, что огненное сердце Циолковского перестало биться. Утром все дома Калуги вывесили траурные флаги. В 5 часов вечера к гробу Циолковского потекли делегации с венками и знаменами. Рабочие и служащие всех предприятий, закончив работу, пошли к Дворцу Труда, где в большом зале в окружении цветов и венков покоится тело замечательного ученого.

Школьники всех возрастов, дети, которых так любил при жизни ученый, вместе со взрослыми шли отдать последний долг человеку, который по справедливости был гордостью Калуги. В городе и районе – траур. Завтра Калуга будет хоронить Константина Эдуардовича Циолковского».

21 сентября в 3 часа 45 минут в последний раз сменяется почетный караул. Гроб ученого бережно поднимают на плечи и под звуки траурного марша Шопена выносят из Дворца Труда. Почти все население Калуги в рядах прощальной демонстрации. Пройдя по центральным улицам города, процессия приблизилась к Загородному саду, месту захоронения, когда-то любимому месту отдыха Константина Эдуардовича. Выступлений было много. А потом над Загородным садом прошла эскадрилья самолетов, отдавая последний долг ученому. Над головами людей закружились тысячи траурных листовок.

Мария Константиновна вспоминала: «На похоронах было много народу, не менее пятидесяти тысяч человек. Приехали работники конструкторского бю­ро — приверженцы цельнометаллического дирижабля Циол­ковского, студенты дирижаблестроительного учебного ком­бината. У могилы грянул ружейный салют — знак воинской почести ученому-борцу. А над старым парком, где был по­гребен отец, низко проплыла серебристая сигара дирижабля, сбросив алый вымпел.

Через некоторое время над могилой был сооружен обе­лиск, трехгранный шпиль которого устремлен ввысь, куда всегда рвалась научная мысль ученого, получившая под­держку своего народа».

Ровно через год, 19 сентября 1936 года, в Калуге был открыт Дом-музей ученого.

Он стал первым космическим музеем мира. 19 сентября 2021 года музей празднует свое 85-летие.

==========

Дорогие друзья! Вот и завершен проект «Циолковский. Калуга. Космос».

Спасибо, что Вы были с нами весь этот год. Спасибо за Вашу поддержку и добрые слова.